1410
3
Cочинительство долгое время считалось неприличным для женщин, поэтому им часто приходилось брать мужской псевдоним или публиковаться анонимно. Разбираемся в том, как в России менялось отношение к писательницам и какие имена они выбирали для издания своих произведений.
Это было на грани дурного тона
В России начала XIX века сложилась противоречивая ситуация: с одной стороны, были робкие попытки сентименталистов поощрить участие женщин в литературе, с другой — это было на грани дурного тона. В одном журнале в 1804 году было опубликовано эссе «О воспитании девиц и об ученых женщинах. Письмо матери к дочери». В нем были соображения и о писательницах, а особенно тех, что рискнули напечатать свои сочинения:
«Но я не понимаю, как желать разговора женщины, которая сказала конечно все, что она имела лучшего, в книге, напечатанной числом до двух тысяч экземпляров; которой чувства самыя нежныя, и мысли самыя тонкия продаются за сходную цену во всех книжных лавках, и которая наконец всем, что могло удивить в уме ея или пленит в ея характере, великодушно пожертвовала успеху своего сочинения. <…> и для самого мужчины, восхищеннаго более других живостию ея идей и откровенностию ея характера, не лестно думать, что расставшись с ним, она войдет может быть в такое же свободное сообщение со всею Публикою через руки своего типографщика».
В этом эссе считывается намек на вольность поведения таких дам. Спустя 30 лет ситуация в России ничуть не изменилась: в 1837 году писатель Николай Веревкин опубликовал повесть «Женщина-писательница», в которой транслировал главные стереотипы патриархальной критики о женском сочинительстве. Среди прочего он писал:
«Женщина, хранительница источников обновления жизни, существо, назначенное владычествовать любовью, желая блистать произведениями своего ума, своей учености, наполовину, если не более, сбрасывает с себя покрывало стыда: тут уж нет того целомудрия, ни того чистого, восхитительного кокетства, которые составляют в женщине необходимые начала этого великого воспроизводительного чувства, самого важного, самого почтенного в природе».
Из-за такого отношения к женскому сочинительству к середине XIX века писательницы все чаще используют вымышленные имена. «О, мало ли еще у нас скрывается женских дарований под скромным покрывалом псевдонимов?» — вопрошала в 1840 году критик Александра Зражевская в своем знаменитом очерке «Зверинец».
«Но я не понимаю, как желать разговора женщины, которая сказала конечно все, что она имела лучшего, в книге, напечатанной числом до двух тысяч экземпляров; которой чувства самыя нежныя, и мысли самыя тонкия продаются за сходную цену во всех книжных лавках, и которая наконец всем, что могло удивить в уме ея или пленит в ея характере, великодушно пожертвовала успеху своего сочинения. <…> и для самого мужчины, восхищеннаго более других живостию ея идей и откровенностию ея характера, не лестно думать, что расставшись с ним, она войдет может быть в такое же свободное сообщение со всею Публикою через руки своего типографщика».
В этом эссе считывается намек на вольность поведения таких дам. Спустя 30 лет ситуация в России ничуть не изменилась: в 1837 году писатель Николай Веревкин опубликовал повесть «Женщина-писательница», в которой транслировал главные стереотипы патриархальной критики о женском сочинительстве. Среди прочего он писал:
«Женщина, хранительница источников обновления жизни, существо, назначенное владычествовать любовью, желая блистать произведениями своего ума, своей учености, наполовину, если не более, сбрасывает с себя покрывало стыда: тут уж нет того целомудрия, ни того чистого, восхитительного кокетства, которые составляют в женщине необходимые начала этого великого воспроизводительного чувства, самого важного, самого почтенного в природе».
Из-за такого отношения к женскому сочинительству к середине XIX века писательницы все чаще используют вымышленные имена. «О, мало ли еще у нас скрывается женских дарований под скромным покрывалом псевдонимов?» — вопрошала в 1840 году критик Александра Зражевская в своем знаменитом очерке «Зверинец».
К этому побуждала конкуренция со стороны мужчин
Впрочем, женщины не все и не всегда брали псевдонимы. Так, например, поэтессы XVIII века Елизавета Хераскова, Наталья Старова, Екатерина Свиньина, а позже — Анна Бунина и многие другие публиковали свои сочинения под собственными именами. Женщины чаще начали брать псевдонимы по мере профессионализации литературных занятий: конкуренция со стороны мужчин, а также нелестная критика в адрес женских сочинений побуждала их к этому.
А вот Екатерина II исходила из других соображений. Она сотрудничала с сатирическими журналами и использовала мужские имена Патрикей Правдомыслов, Петр Угадаев, Любомудров из Ярославля, Разнощик Рыжий Фролка. Ее литературные занятия преследовали двойную цель: для русского читателя — это было наставление, часто под маской смеха, для европейской аудитории — демонстрация просвещенности.
А вот Екатерина II исходила из других соображений. Она сотрудничала с сатирическими журналами и использовала мужские имена Патрикей Правдомыслов, Петр Угадаев, Любомудров из Ярославля, Разнощик Рыжий Фролка. Ее литературные занятия преследовали двойную цель: для русского читателя — это было наставление, часто под маской смеха, для европейской аудитории — демонстрация просвещенности.
Использование императрицей псевдонимов было заведомым карнавалом: публика прекрасно знала, кто скрывается под маской. Исключение, пожалуй, составляет «Антидот», направленный против книги аббата Ж. Шаппа д’Отроша «Путешествие в Сибирь» (1768), в которой он ужасался варварской России. Сочинение Екатерины было напечатано анонимно, ее авторство держалось в строжайшем секрете даже от приближенных, потому что негоже императрице отвечать на клевету столь низкого человека.
«Сердилась, когда к ней обращались как к женщине»
Пожалуй, самый известный случай использования писательницей мужского псевдонима в XIX веке относится к Надежде Дуровой . Мужское имя было для нее важной частью идентичности: Александр I лично вручил Дуровой Георгиевский крест, произвел в корнеты и перевел в Мариупольский гусарский полк под именем Александра Андреевича Александрова. После того как сам император признал право Дуровой жить по мужскому сценарию, светскому обществу ничего не оставалось, как последовать его примеру. Д енис Давыдов , еще один воин-литератор, отзывался о Дуровой: «Впоследствии я ее видел на фронте, на ведетах — словом, во всей тяжелой того времени службе, но много ею не занимался, не до того было, чтобы различать, мужского или женского она роду».
Выйдя в отставку в 1816 году, Дурова продолжала подписывать письма псевдонимом и, по свидетельствам современников, сердилась, когда к ней обращались как к женщине. Часть своих сочинений Дурова также публиковала как Александров (например, фантастические повести «Клад», «Угол», «Ярчук, собака-духовидец», напечатанные в 1840 году).
Выйдя в отставку в 1816 году, Дурова продолжала подписывать письма псевдонимом и, по свидетельствам современников, сердилась, когда к ней обращались как к женщине. Часть своих сочинений Дурова также публиковала как Александров (например, фантастические повести «Клад», «Угол», «Ярчук, собака-духовидец», напечатанные в 1840 году).
Сочинения под псевдонимом, мемуары — под настоящим именем
Авдотья Панаева, более известная по своим «Воспоминаниям», опубликовала под псевдонимом Н. Н. Станицкий несколько повестей и рассказов («Неосторожное слово», «Безобразный муж», «Жена часового мастера», «Пасека», «Капризная женщина», «Необдуманный шаг», «Мелочи жизни»), а также роман «Семейство Тальниковых» (1847). В соавторстве с Некрасовым она написала романы «Мертвое озеро» и «Три страны света». Весьма симптоматично, что Панаева публиковала свои художественные сочинения под псевдонимом, а мемуары — под настоящим именем. Как она признавалась в своих «Воспоминаниях»: «Мое писательство раздражило их (светское общество. — Прим. ред.) еще более, и все кричали, что пишу не я, а Панаев и Некрасов, по моему желанию, выдают меня за писательницу». А вот что писал о сочинительнице Корней Чуковский в предисловии к ее «Воспоминаниям»:
«Авдотья Яковлевна Панаева, написавшая эту книгу, была в течение пятнадцати лет гражданской женой Некрасова. Она деятельно помогала поэту в его редакционных и литературных работах, написала вместе с ним два романа „Три страны света“ и „Мертвое озеро“. В литературную среду ее ввел ее первый муж, известный журналист Ив. Ив. Панаев. И Некрасов, и Панаев были редакторами „Современника‟; таким образом Авдотья Яковлевна имела драгоценную возможность почти ежедневно встречаться с замечательными русскими писателями, сотрудниками этого журнала».
Редакция журнала «Современник». Слева направо: Авдотья Панаева, Николай Некрасов, Николай Чернышевский, Николай Добролюбов, Иван Панаев. Художник Олег Дмитриев, 1946 год
«Авдотья Яковлевна Панаева, написавшая эту книгу, была в течение пятнадцати лет гражданской женой Некрасова. Она деятельно помогала поэту в его редакционных и литературных работах, написала вместе с ним два романа „Три страны света“ и „Мертвое озеро“. В литературную среду ее ввел ее первый муж, известный журналист Ив. Ив. Панаев. И Некрасов, и Панаев были редакторами „Современника‟; таким образом Авдотья Яковлевна имела драгоценную возможность почти ежедневно встречаться с замечательными русскими писателями, сотрудниками этого журнала».
Редакция журнала «Современник». Слева направо: Авдотья Панаева, Николай Некрасов, Николай Чернышевский, Николай Добролюбов, Иван Панаев. Художник Олег Дмитриев, 1946 год
Получается, что благодаря двум великим мужчинам Панаева «имела драгоценную возможность» встречаться с великими русскими писателями-мужчинами. О литературной деятельности независимо от Некрасова не сказано ни слова, что неудивительно: в творческих парах женщины часто выступали лишь помощницами-ассистентками.
Жить по своим правилам, а не по правилам мужского мира
Писательница Надежда Хвощинская использовала псевдоним В. Kрестовский. После того как стал известен писатель по имени Вс. Kрестовский, она чуть изменила подпись: Kрестовский-псевдоним. Также она брала псевдонимы В. Поречников и Н. Воздвиженский. Критик Елена Колтоновская писала о Хвощинской: «Ни одна из русских женщин, посвятивших себя литературе, не занимала в ней такого выдающегося места, не достигла такой известности, как Хвощинская: критика сопоставляла ее с такими всемирными знаменитостями, как Жорж Занд и Джорж Эллиот» (которые также публиковались под мужским псевдонимом). Героинями художественной прозы Хвощинской часто становились женщины, стремившиеся жить по своим правилам, а не по правилам мужского мира. При этом Хвощинская сама беспристрастно анализировала сочинения, написанные женщинами. Так, размышляя над одним из женских романов, Хвощинская критикует его создательницу за пустой образ главной героини, прикрывающейся новыми идеями:
«Защищая наше новое время от дружеских истолкований господ Грациани, мы, по-старинному назовем роман г-жи Н-вой — безнравственным. Он не кончен, но все равно: мы видим, на чьей стороне сочувствие автора, и не поздравляем m-lle Софи и других девиц, которые разовьются под таким „здоровым“ влиянием. Важен не роман: важна идея и действительность, на которой он построен».
Кстати, сестра Надежды, Софья Хвощинская, тоже писала мужским псевдонимом — Иван Весеньев.
«Защищая наше новое время от дружеских истолкований господ Грациани, мы, по-старинному назовем роман г-жи Н-вой — безнравственным. Он не кончен, но все равно: мы видим, на чьей стороне сочувствие автора, и не поздравляем m-lle Софи и других девиц, которые разовьются под таким „здоровым“ влиянием. Важен не роман: важна идея и действительность, на которой он построен».
Кстати, сестра Надежды, Софья Хвощинская, тоже писала мужским псевдонимом — Иван Весеньев.
«В женском не содержится ни ума, ни силы созидания»
Поэтесса Зинаида Гиппиус, дебютировавшая в 1888 году, однажды заметила: «Полусознательно мы прокидываем почти все, подписанное женским именем». Она любила эпатировать публику появлением в мужском костюме, художественные сочинения она неизменно подписывала своим именем, а вот для критики у нее было припасено несколько мужских псевдонимов: Антон Крайний, Лев Пущин, Товарищ Герман, Роман Аренский, Антон Кирша, Никита Вечер, В. Витовт. Поэт Сергей Маковский называл Гиппиус андрогином, а критик и историк литературы Святополк-Мирский писал, что «в ней мало женского». Сама Гиппиус относилась к «женскому» скорее скептически:
«„Женская мысль‟, „женское творчество‟, „женское движение‟ (эмансипация), развитие — все это величайшие абсурды, ибо в „Женском‟ не содержится ни ума, ни силы созидания, и в корне своем оно неподвижно».
В случае Гиппиус использование мужского псевдонима было не вынужденным, как у большинства писательниц XIX века, а осознанным выбором
«„Женская мысль‟, „женское творчество‟, „женское движение‟ (эмансипация), развитие — все это величайшие абсурды, ибо в „Женском‟ не содержится ни ума, ни силы созидания, и в корне своем оно неподвижно».
В случае Гиппиус использование мужского псевдонима было не вынужденным, как у большинства писательниц XIX века, а осознанным выбором
Источник:
Ссылки по теме:
- Какой смысл автор вложил в название рассказа «Золотой жук»?
- Интересные факты о Салтыкове-Щедрине
- Самые короткие рассказы
- Как Тургенев на полицейских с ружьём ходил
- Семь знаменитостей, которые были еще и изобретателями: а мы-то не знали!
Новости партнёров
реклама
